Оккупант
Пожилой мужчина в грязной порванной рубашке и окровавленным
лицом протягивал к прохожим руку и что-то шевелил губами. Жители
немаленького города центральной России равнодушно проходили мимо,
обсуждая свои проблемы и стараясь не смотреть на лежащего человека.
Вероятно, и я бы прошел мимо этого человека, мало ли пьяных
бомжей валяется на наших улицах, но его взгляд сострадания ко мне, как у
умирающей собаки, которая говорит: «Хозяин, ну что ты наделал, ведь я
тебя так любила», остановил меня и заставил подойти ближе.
Подойдя ближе, я услышал шепот пересохшего горла: «Hilfe
mir bitte, hilfe mir bitte, помогите,
пожалуйста…». Мужчина совершенно не был пьян. Быстро присев, я уложил
голову мужчины себе на колено, и стал просить прохожих позвонить 03 и
вызвать «Скорую помощь». Глас вопиющего в пустыне. Какого-то пацана
послал за бутылкой минералки, благо после перестройки минеральная вода
стала продаваться везде.
Немного попив, мужчина стал говорить громче на плохом
русском языке, который вполне можно понимать. Мой отец примерно также
говорил на немецком языке, который учил во время боевых действий и
последующей службы в Германии. Я не буду коверкать русский язык, чтобы
передать то, что говорил Гюнтер, поэтому я от себя изложу его рассказ.
На Гюнтера напали пять юношей примерно лет 14-15, в кожаных
куртках, бритых наголо, избили палками, отобрали фотоаппарат, мобильный
телефон, забрали бумажник с документами и деньгами.
Грустно улыбаясь, Гюнтер сказал, что ему уже не привыкать
лежать на улице в России и смотреть на равнодушные лица жителей этого
города. Шестьдесят лет назад я был солдатом вермахта, и наша
часть стояла в этом городе. Как тогда, так и сейчас у меня не было
никакой вражды ни к России, ни к русским. В феврале 1942 года, когда я
ходил купить немного русского шнапса, на меня напали пять подростков,
лет 14-15 с палками, избили, забрали пистолет и деньги. Я лежал на
снегу, и мимо меня проходили жители этого города. Для них я был враг,
который пришел на их землю, и если бы я тогда умер, то моя смерть все
равно никому не принесла бы облегчения. То, что у меня не забрали
солдатские документы, говорило о том, что борьбой с оккупантами здесь и
не пахло. На моем месте мог оказаться любой русский, проходивший в это
же время по улице.
Меня нашел наш патруль. Я лечился шесть месяцев, и после
выписки из госпиталя меня оставили в тылу. По большому счету, русские
бандиты сделали меня инвалидом и спасли жизнь мне и моей будущей семье.
С этого времени прошло почти шестьдесят лет, но не
изменилось почти ничего.
Сегодня на меня напали правнуки тех, кто нападал на меня в
1942 году. Только я сегодня умру. Судьбу два раза не испытывают. Я не
понимаю людей, которые стремятся посетить места, где они получили
тяжелые ранения, где схватывались в рукопашную, где кого-то убивали.
Я снова приехал сюда и лежу почти на той же улице, и люди проходят мимо
меня, как мимо своего врага, который пришел с чужой армией на их землю.
Но разве это так? Это отношение большинства ваших граждан к любым людям,
которые попали в беду.
Очищение нации происходит через ее сильное унижение.
Унижение Германии в 1918 году привело к 1945 году. Унижения 1945 года
было достаточно для того, чтобы вести непримиримую борьбу с проявлениями
фашизма и считать право человека на жизнь, на достойную жизнь высшей
ценностью общества.
Мне жалко вас. Вероятно, в Россию еще не пришло то унижение,
после которого начинается очищение. Страшная вам предстоит чистка …
Гюнтер замолк и больше не шевелился.
Кто-то все-таки вызвал «Скорую помощь». Остывающее тело
увезли в белой машине, а я сидел на тротуаре, и мимо меня проходили
деловитые равнодушные люди, которым было совершенно безразлично, если бы
я не сидел, а лежал. |
